I

Один набоб индийский при жизни прежней
Собакой был цепной.
И снился ему сон – родился вновь собакой.
Жил на цепи, рычал, кидался, лаял.
А умер в море.
Я, проходя, увидел его тело
На берегу.
На берегу песчаном, точеном волнами,
Покрытым водорослью, ракушек мелких крошкой,
И крупных тоже.
Тех, что хранят любовно свет жемчужин,
Что ползают по морю, что поют,
Поют, как море, только поднеси их к уху.
Вот так – едва возьми – стучат часы.

И думал я на берегу песчаном –
Звучат мои часы,
Звучат, как сердце, громко.
Казнят меня опять. Часы мои бегут,
В песок струятся. От меня уходят по секунде.
Но я ошибся, это лишь кузнечик
В рюкзак забрался, мне там песни пел.

Ошибся я нелепо. Что ж бывает.
Вот и набоб индийский думал тоже – видит сон.
А стал опять собакой.
Псом цепным в селе приморском.
Был зол, как чёрт, и на цепи сидел.
Свинью чужую съел. Был в море брошен. Умер.
Я видел его тело. Вот тебе и сон!

А я пока что жив.
Стрекочет мой кузнечик.
Но тихо, тихо так звучат мои часы.
Не хочется им верить.
Кузнечик!
Спой еще!
А сердце – в такт часам.
Часам и волнам.

I I

На берегу песчаном я уныло слушал.
Кузнечики поют. Часы звучат.
И ко мне на берег приходили волны,
Мою усталость пенно утешая.
Стыдя меня. Кузнечики поют
На глине черной. Черной, без травы,
Без влаги. Сухой и мрачной.
Песнь поют любви.
Которую нельзя предать бумаге.
Но можно слушать.

Я голоса хотел, как голос моря,
Как раковин звучанье. Голос трубный,
Мерный, вечный.
А голос мой слабей, чем голоса людей.
Что пели до меня. Что были мной любимы.
А может тех, чьих песен я не знал.
Я голоса хотел, как голос ветра.
Был я безутешен. Шли мои часы.
Но волны говорили – слушай. Я слушал
И опять кидался я к бумаге.
Прочти – и скажешь, лучше бы молчал.
Я умолкаю, зная – это верно.

И начинаю вновь. Виной тому часы.
Виной тому кузнечик.
Которого устал я слушать,
Которому хочу я вторить,
С которым вместе так хочу я петь.
Не говорите, волны, — невозможно,
Одумайся. Я буду безутешен.
Я снова буду плакать, плач вверять бумаге.
Хочу я петь, не в силах больше слушать.
Ах, волны, не утешите меня.
Пусть голос слаб, хочу я петь и буду!

5 августа 1996 года,
Заветное, берег в направлении
мыса Китей